– Он там?

– Да.

Если посмотреть сверху, в этой позе, остриженная почти наголо, Джулиана еще больше напоминала мужчину. Она не повернулась ко мне и, как я поняла, не собиралась этого делать. Я сначала оперлась на кровать одним коленом, стесняясь этого вынужденного интимного соседства, затем другим.

– Почему он не приехал с тобой? – спросила я.

– Он не мог. Завтра поймешь.

Не знаю, что на меня нашло, но я, стоя на коленях на кровати, вдруг стала трясти исхудалое тело Джулианы, снова и снова повторяя:

– Почему он не приехал с тобой, я хочу знать почему, хочу знать сейчас.

Это продолжалось до тех пор, пока она не схватила меня за руку и не отбросила назад изо всех сил. Раньше я не думала, что способна на такое.

– Не смей больше ко мне прикасаться, – сказала она. Затем, поправив подушку под головой, добавила: – А теперь спи. Или не спи, мне все равно. Только не шуми. Мне надо поспать хотя бы три часа, чтобы завтра отвезти тебя туда.

Через несколько минут она заснула, а я сидела, прислонившись к стене, к панели из какого-то светлого дерева, наверное бука ли березы. Я вдруг поняла, что на всем пути от аэропорта не видела ни одного дерева. Окно было закрыто только наполовину синтетической занавеской, поэтому казалось, что уже рассвело. Но это не был день, и это не была ночь, а я сидела здесь и ждала неизвестно чего в свете этой бесконечной зари. А в детекторе дыма на потолке с равномерными промежутками вспыхивал зеленый огонек.

Была ли это галлюцинация, или Джулиана действительно в какой-то момент потянулась ко мне, сжала мою руку и не отпускала? Или это сделала не она, а я?

Так или иначе, когда я открыла глаза, я опять увидела вчерашнюю Джулиану, нервную и замкнутую. Она надевала треккинговые ботинки, заляпанные грязью.

– Уже шесть часов, – сказала она. – Пора ехать.

Она обещала, что проспит ровно три часа, и сдержала обещание, хотя будильник в комнате не звонил.

Она завязала шнурки, встала и открыла дверь.

– Увидимся внизу.

Я слышала ее шаги в коридоре, синтетическое шуршание рукавов ее ветровки. Я сидела как парализованная, не могла ни за что взяться, потом подобрала вещи, которые разбросала перед сном, и, перед тем как выйти, последний раз взглянула на комнату, на одеяло, приоткрытое только с одной стороны кровати, – наверное, в какой-то момент я замерзла и забралась под него, но я этого не помнила, – а сейчас лежавшее на стороне Джулианы и едва примятое ее хрупким телом.

Зайдя в общую ванную, я опять почувствовала запах, который не могла определить вчера: это был запах серы, он исходил от труб или от воды, успевшей вобрать его в себя.

На первом этаже, в холле, никого не было. Я подошла к стоявшей у стены кофейной машине, но она была выключена. Я стала искать кнопку, чтобы ее включить, но увидела за окном Джулиану: она уже сидела за рулем в нетерпеливом ожидании.

– Можешь позавтракать этим, – сказала она, сунув мне пластиковый пакет из супермаркета.

Я заглянула туда: два сандвича и пачка печенья, одни привычные, другие с незнакомыми названиями.

– Что, не будешь есть? – жестко спросила она.

– Конечно, буду.

Я открыла упаковку с сандвичами, их там было два, я взяла один и протянула ей. Тогда она вроде бы немного расслабилась. Прожевав кусок, она сказала:

– Здесь можно купить только такую вот гадость. Постепенно привыкаешь. По дороге мы можем остановиться и выпить кофе. Если тебе хочется.

Мы поели молча, затем не знаю, как у нас завязался разговор. По правде говоря, я не думаю, что смогла бы хоть сколько-нибудь достоверно воспроизвести по памяти беседу, которую мы вели в последующие семь часов, слова спеклись в плотный ком, без начала и конца, и не из-за того, что рассказ Джулианы часто становился слишком взволнованным, путаным и несвязным, но еще и потому, что после почти бессонной ночи в пансионе на меня то и дело наваливалась дремота и до конца поездки мне так и не удалось стряхнуть ее с себя. Я вдруг переставала что-либо понимать, потом опять приходила в чувство, на несколько минут засыпала, а когда открывала глаза, Джулиана снова начинала говорить или я сама задавала ей какой-то вопрос; я, конечно же, неоднократно прерывала ее рассказ, но мой голос был таким пустяком по сравнению с тем фактом, что ей, Данко и Берну пришлось скрываться, по сравнению с поразительными обстоятельствами, которые в итоге привели их двоих на этот дрейфующий остров. Да, наверное, мой мозг расставил эти сведения в правильном порядке, но на самом деле это не имело никакого значения, во всяком случае сейчас.

Каждый раз, очнувшись от этого подобия обморока, я видела за окном совершенно другой пейзаж. Однообразные, бескрайние луга; фермы, затерянные среди пустошей; гряды ноздреватых, как губка, скал; фьорды, падающие с высоты; пляжи, засыпанные вулканическим песком; и единственная дорога, без ограждений, гладкая, бесконечно разворачивающаяся перед нами, к которой Джулиана обращалась более охотно, чем ко мне, словно мое любопытство было для нее нестерпимым. В какой-то момент она и правда сказала злым голосом:

– Ну, думаю, тебе очень хочется знать…

И я ответила:

– Да, я хотела бы знать.

Помнится, тут она развела руками, оторвав их от руля, лицо у нее задрожало, как будто она крепко стиснула зубы, и она произнесла:

– А что дает тебе право знать?

Тогда я опустила глаза на свое обручальное кольцо и повернула его на пальце. На внутренней стороне была выгравирована дата нашей свадьбы – 13 сентября 2008. Вот это, подумала я, это дает мне право.

– Мы долго не могли покинуть убежище, – сказала она. – Скрывались после гибели полицейского. Это еще чудо, что мы тогда не поубивали друг друга. Сидеть втроем взаперти, в подвале, днем и ночью. Месяцами.

– В Греции, – тихо добавила я.

– В Греции? Придет же такое в голову!

– Так поговаривали. Что вы добрались в шлюпке до Корфу, а оттуда – до континентальной Греции. Другие утверждали, что вы отправились в Дураццо.

Она покачала головой. Потом горько, зло усмехнулась:

– Наверное, я что-то пропустила. Похоже, идея Данко в итоге себя оправдала.

– Какая идея?

– Оставить джип на берегу. Я была уверена, что они не клюнут на эту наживку. Черт возьми, спасательный круг на скалах! Явный спектакль! Не хватало только записки: мы отправились туда-то. Ну надо же! Правду говорят, что в мире полно дурачья.

Я тоже была среди этого дурачья. Передо мной снова возникли телевизионные кадры траурной службы,